Максим Самарцев«Шведский стадион молчал».
«Для Мишакова не существовало на льду преград, он никогда никого не боялся. Для него безумно важны были честь клуба, флага, свитера сборной. Он был одним из самых мужественных хоккеистов. На чемпионате мира 1969 года в Швеции играл с выбитой кистью. Смелостью отличался не только на площадке. Был очень принципиальным, его невозможно было сбить с толку или навязать какое-то чуждое мнение», — рассказывал о бывшем партнере по ЦСКА и сборной СССР Борис Михайлов.
Евгений Мишаков был одним из самых сильных хоккеистов Советского Союза. Но не исходя из мастерства или чисто хоккейных умений. Защитник ЦСКА был фантастически развит физически и обладал безумной силой. Соперники очень быстро это поняли и натурально боялись идти в борьбу с оборонцем московских армейцев.
«Мне часто приходилось выполнять в команде роль устрашителя соперников. Иногда Тарасов даже просил усмирить кое-кого из них, особенно распоясавшегося. На площадке да и в жизни я никого не боялся. Такой уж у меня характер. Многие соперники опасались 105-килограммового Сашку Рагулина, мой же вес тогда едва приближался к 90 килограммам. Но сам Рагулин боялся меня. Бывали моменты, когда приходилось его «воспитывать» — рука-то у меня была тяжелая. Хотя в жизни мы с ним были лучшими друзьями», — рассказывал Евгений.
Мишаков обладал беспрекословным авторитетом не только среди соперников, но и в собственной команде. Наш герой был одним из главных людей в раздевалке ЦСКА и нес ответственность за микроклимат в коллективе. Однажды Евгению пришлось проявить силу в отношении одноклубника и наказать его за неправильное поведение. Молодой Борис Александров, только-только перешедший в главную команду страны из усть-каменогорского «Торпедо», решил пойти против устоявшихся правил. Новичок ЦСКА, почувствовав себя звездой, отказался собирать шайбы после тренировки и не стал таскать станок для точки коньков в поездках. Во все времена эти обязанности лежали на плечах молодых хоккеистов. Но Александрова такой порядок вещей категорически не устраивал. Тогда в дело вступил герой этого текста.
«Мне пришлось кулаком сделать ему внушение. Как раз в это время в раздевалку вошел Тарасов и все увидел. Подзывает меня к себе, спрашивает: «За что ты его ударил?». «За дело», — отвечаю. «За дело — можно», — процедил Анатолий Владимирович и ушел», — вспоминал скандальный инцидент защитник.
Учитывая стиль игры Мишакова, который нещадно бил соперников в каждом матче, повреждений и травм у него за карьеру набралось немало. Он ломал ключицу, ребра, бедро, серьезно повреждал левую руку, после чего ее функциональность снизилась навсегда. У Евгения отсутствовали передние зубы, были удалены все четыре мениска, а нос был сломан 8 раз. Сам хоккеист был искренне убежден, что шрамы украшают мужчину. Поэтому относился к повреждениям и травмам философски, считая, что это всего лишь естественные последствия ледовых битв.
«Однажды в повторном финальном матче Кубка европейских чемпионов со «Спартаком» мне здорово досталось от Женьки Зимина. После двух периодов мы проигрывали 3:5, а в итоге победили 8:5. На последней минуте матча, чтобы убить время, я положил шайбу на крюк клюшки, словно на сковородку, и стал возить ее по площадке, издеваясь над поверженным соперником. Зимин не выдержал, догнал меня и клюшкой рассек мне бровь. Правда, после сирены зашел к нам в раздевалку и извинился», — вспоминал одно из повреждений оборонец.
Но самую серьезную травму в карьере наш герой получил в Швеции, где местная сборная проводила товарищеский матч с командой СССР. В той встрече Мишакова грубо толкнули в борт. Быстро поняв, что дело плохо, врач национальной команды Олег Белаковский отправился с игроком в госпиталь. Рентген показал, что полулунная кость торчала у хоккеиста в другую сторону.
«Шведский врач впервые столкнулся с такой травмой. Мы вправили кость, наложили гипс, но уже на следующий день Мишаков вышел на лед с рукой в косынке. У Тарасова даже травмированные игроки выезжали на раскатку, хоть потом и не играли. Когда Женя перед игрой наматывал круги с загипсованной рукой, переполненный шведский стадион молчал», — рассказывал Белаковский.
